Some Mk Doodles That I Occasionally Posted On Telegram.

(АКТУАЛЬНО ВСЕГДА!)

Я тут подумала... Может кто-нибудь хочет ролочку по мк?

Мини требования: Слэш пейринги, быть хотя бы среднестрочником (я сама им являюсь, но могу и в пять/шесть вордовских страниц отписать)))

Насчёт пейрингов я не принципиальна, люблю большую часть, как привычные всем, так и очень необычные, так что открыта для всего ;)

(В приоритете пейринги с участием Шана, но не coldsoul, а вот ЛюШаны, РейдШаны, ШаоШаны, КуанЦунги, всё за милую душу. КаноКейджи? Было бы очень славно 👉👈 Что-то с Рейном тоже было бы прекрасно, да и много всего, впрочем, Виндвульфы)

Общение вне ролки тоже приветствуется!

По сюжету можем взять что-то лёгкое, может немного закрученное, а вот насчёт действительно продуманной и тяжёлой истории я сомневаюсь, одну такую десять месяцев отраливала, да так и не вытянула 🥲 но если будет интересно, то я в деле.

Отпишитесь в лс или комменты сюда 🌟

Жду, люблю, целую, обнимаю. Я добрая, не кусаюсь, надеюсь кому-нибудь будет интересно 💗

WHAT THE BITCH IS ON MY PLACE?!

In general, I think Shao is sub with Sindel

I see his problems with both his hand, but there are too many layers to fix each one, so we just don't look at those places 😔🤚

HEAR ME OUT GUYS

Shao in priest uniform

Just imagine, it's so hot.

And...

Why not? They really alike.

At one point I realized that Becca was somewhat similar to Mia and...

Resident Evil and The Boys crossover? Sounds good.

(I think Ethan doesn't exist in this universe, only Chris/Mia 🥲)

Rating: PG-13

Relationships: Kuai Liang (Sub-Zero) & Frost

Size: 2021 words (4+ pages)

Tags: Hurt/comfort, drabble, drama, post-canon mk11, stepfamilies, parental feelings, difficult relationships with parents.

Who would have thought that the best student would become his daughter? The daughter who rejected her father...

Крупицы снега, что неугомонно кружились вихрем, лишь изредка падали на напряжённые плечи мужчины, ставшего причиной их беспокойного танца. В своём хаотичном потоке они всячески огибали хрупкую на вид, словно фарфоровая статуэтка, девичью фигуру. Короткие пряди голубых волос встяхнулись, а тонкие брови нахмурились ещё сильнее, от чего на бледном личике образовались совсем ненужные, неподходящие этой юной красоте, морщинки. Еë глаза… Он помнит еë голубые глаза. Вечно унылый и недовольный взгляд, и те короткие моменты, когда в зрачках появлялся озорной блеск, что сопровождался этой довольной ухмылкой. Сколько бы она не прятала лицо под маской, он чувствовал еë улыбку, чувствовал как иней медленно сходил с тоненьких пальчиков, а руки расслаблялись. Она улыбалась так редко и редко улыбалась ему, но даже смотреть со стороны на радость ребёнка ему было приятно. Она всё ещё была для него ребёнком. Той самой малышкой, что в метель устало плелась по сугробам, продрогшая до костей и вся в крови. Эта была не еë кровь, он всегда знал об этом. Ей было двенадцать, ему около тридцати. В то время он не особо хотел иметь детей, но приемника... Кто же мог подумать, что лучшая ученица станет ему дочерью. Дочерью, отвергшей отца. Би-Хан сказал сразу, хорошего от неë не жди, но разве он послушал? Что ему оставалось делать? Выкинуть голодную девочку в сугроб, чтобы еë растерзали волки? Разве он мог так поступить? Он помнит, как принёс дрожащее тело в дом, она молчала, не сопротивляясь ни единому действию. Он помнит сколько непонимающих взглядов ловил на себе в тот день. Помнит, как бережно взял еë детскую кисть в свою, аккуратно стирая засохшую кровь с пальчиков, улыбаясь со всей мягкостью, что смог выдавить из себя, будучи потрясённым такой картиной. Он помнит, как она отказывалась есть, отказывалась мыться, находиться одна. Она огрызалась подобно дикому волчонку, если кто-то пытался с ней заговорить.

«Куай Лян!», - она кричала, подрываясь со скамьи и бежала по длинным, спутанным коридорам, что ещё не до конца запомнила, расталкивая на своём пути мужчин, крупнее еë в три раза.

«Куай Лян», - она хватала его за рукав платья, гневно смотря в глаза стоящему рядом Би-Ханю и только, когда он терял интерес к ней, переводя взгляд на младшего брата, она успокаивалась, кутаясь лицом в льняные ткани, стоя позади своего учителя.

Он не двигается, лишь выпрямляет спину, смотря на девушку, что явно была готова к очередному бою, о котором, должно быть, мечтала всё то время, прошедшее после событий на фабрике и ложных обещаний Кроники, что так пришлись ей по душе. Интересно, что теперь ей наобещали в каком-нибудь Чëрном драконе, какой-нибудь Кано и новая подружка из Внешнего мира. Мужчина стискивает зубы об одной мысли об этом. Она предала клан, предала Лин Куэй и этого ей было мало. Она предала его. Своего учителя. Своего Гроссмейстера. Своего отца.

- Я не буду драться! – шум не от одной метели не смог бы заглушить его громких, резких слов. В ответ он слышит лишь смешок. Еë глаза больше не кажутся ему живыми, это не глаза человека, глаза киборга. Он был готов сорвать все те пластины со своего тела собственными руками, лишь бы не стать одним из них. Она сама пошла на это. Еë упрямый нрав всегда был сильнее любых уговоров, а он даже не знал. Когда узнал было поздно, было больно и так отвратно смотреть на это…это тело. Это тело, что когда-то обнимало его; куталось рядом с ним в тëплое плюшевое одеяло, когда он читал с ней все те яркие комиксы про супергероев, некогда тайно подаренных девочке младшей Кейдж. Тело, что всё чаще с годами упиралось коленом ему в грудь, прижимая к земле, одерживая новую победу. Он поддавался, а она радовалась и смеялась. Он не мог не сдержать улыбки.

Она вскидывает брови, меняя боевую стойку. Он обучил еë этой стойке, она лишь немного доработала, подмяла под себя, так скажем. Вот же девчонка, никогда не следовала правилам до конца.

- Ты боишься проиграть? Боишься, что я докажу кто должен быть Гроссмейстером Лин Куэй? – и вновь этот девичий смех, но отнюдь не той чистоты, что он помнит. Едкий, пробирающий до самого мозга, не тот приятный звон, теперь это похоже на ужасный скрежет тупого ножа по металлу. Так смеются те, с кем она повелась.

- Ты всё ещë считаешь себя частью клана? – он соврет, если скажет, что эти слова не вызывают у него никаких эмоций. И пусть взгляд его усталый устремлён в механические зрачки, а лицо расслабленно, лишь треснутые губы сжались в тонкую линию, он чувствует как сердце, что в груди сжалось до боли, обливалось холодной кровью, а руки тряслись, сжимаясь в кулаки.

- А ты успел изгнать меня? – словно в издёвку бросается она словами, выпрямляясь и делая шаг мужчине на встречу. Взывает. Разозлить пытается, хотя не к чему, сама же бросится. Слышит он механический звук еë тела всё чаще, понимает, что рассеивается вихрь, а снег уже и не падает ему на плечи, наоборот, на голубые волосы ложиться, в белый непослушные концы окрашивая.

- Изгнать? – он хмыкает, пожимая плечами. – Ты сама отреклась от меня, Фрост.

Имя, что с его уст слетело, заставило девушку против собственной воли на шаг отступить, что с трудом ей в первый раз дался. Да как он посмел?Она? Отреклась? Да, может быть, но ведь не по своей воле! Он вынудил еë сделать это. Он сдерживал еë силу, еë таланты. Обещал ей столько всего, а в итоге не дал ничего. Хотя, конечно, кто в здравом уме отдаст такое звание в руки девчонки, что подобрал на улице? Он сам-то получил его по чистой случайности, удобно и быстренько сориентировавшись после того, как, обожаемый им, Скорпион вырвал хребет старшего братца. Мерзость. Он не заслужил своего положения, а вот она...она… Она не отреклась от него просто…просто могла получить то, чего так отчаянно желала всю жизнь. Она бы получила, если бы не вся эта команда, собранная неким Богом Грома. Чушь какая-то. Кроника дала ей тело, дала бы и власть, признание, уважение, если бы не Куай Лян. Если бы не Куай Лян еë жизнь была бы лучше…ведь была бы? Если бы Куай Лян не взял еë тем вечером на руки, укутав в свою мантию, и не отнёс в поместье клана. Если бы через силу не напоил душистым чаем, вкус которого она помнит по сей день, крепкий, сладковатый, с нотками черники и мяты. Если бы не он, то что было бы с тем ребёнком? Она помнит, как он смотрел на неё…Так не смотрел никто. Она не помнит взгляда матери, но помнит эти расслабленные черты лица, мягкую улыбку и полуприкрытые карие глаза, в коих могла прочитать все те строчки старых книг, что он отдал ей однажды.

- Я не…я…, - она шепчет, опуская глаза, осматривает мужчину, его смятую одежду, его напряжённое тело. Он так глупо старался скрыть своё волнение, а она так глупо пытается скрыть смущение. «Я отрекалась», - незачем было отрицать, ведь на самом деле всё это было так. Сколько бы она не врала самой себе, а смысла в этом становилось всё меньше. Она не отрекалась, она просто ушла. Просто нашла утешение в других. В ком-то, кто был более расположен к ней, кто одобрял все еë действия, какими бы те ни были. Кто мог еë понять, кто мог похлопать по плечу и потрепать по волосам, кто…кто никогда не чувствовал, как больно было ей вставать с разбитым лицом и держаться на исцарапанных коленях; как стискивала она зубы, когда лëд неоднократно глубоко царапал еë детские руки; кто никогда не знал сколько слëз пролила она в подушку, чувствуя себя ничтожной и неполноценной; кто никогда не садился следующим утром на край еë кровати, нежно поглаживая дрожащие плечи и не просил проснуться пораньше, чтобы отвести к, любимой еë сердцем, речке; не сравнивал еë с бурным течением и не смеялся с того, как шугалась она холодной воды спросонья, совсем позабыв о том, каким родным холод стал ей за последнее время. Никто не когда не мог оценить еë по достоинству, никто, даже Куай Лян, ведь он еë переоценивал. Может не в боевых навыках, может не как члена клана, но как члена семьи. Своей семьи…семьи, что она уже погубила однажды, что теперь губит дважды. Она смотрит в его карие глаза, кусает раскрасневшиеся губы. Если она больше не чувствует боли, тогда почему её сердце болит сильнее, чем в тот день, когда она последний раз взглянула на свою постель и, кем-то оставленную рядом, миску с фруктами. Она знала, кто их оставил, но даже тогда не коснулась ни плода, ни ягодки. Должно быть они сгнили так же быстро, как сгнила её надежда, как сгнило еë сердце и чувства. Он молчит, а она не может заставить себя произнести хоть слово. Он разжимает ладони и пара ледовых осколков падает на замёрзшую землю. Он разворачивается, чтобы уйти, а она чувствует, как кровь вскипает где-то внутри, как расширяются еë глаза и сужаются зрачки.

- Ты не можешь уйти! Ты не можешь так поступить! – она кричит, а он даже не обернётся. Она стискивает зубы, направляет руки, чтобы ударить льдом ему под ноги, но так не решается сделать это, лишь продолжает стоять на одном месте, смотря в широкую спину.

- Но ты ведь ушла.

- Я…я…, - она никогда не чувствовала себя так глупо перед ним. Опустив руки, морщит нос, сжимает губы, и моргает часто-часто, лишь бы глаза не защипало слезами. Она даже не знала, может ли теперь плакать.

- Ты?

Он задаёт вопрос, а в ответ тишина и лишь тихие всхлипы, что девушка отчаянно пыталась заглушить даже сквозь маску. Ему так хотелось подойти ближе и приласкать еë, положить эту маленькую головку на своё плечо и погладить по спине, прошептать, что всё в порядке, что она сильнее, чем думает, что всё получится, стоит приложить больше усилий, да только они не в еë серой спальне, которую он неоднократно предлагал как-то украсить, на что она отнекивалась, уставившись в голубоватые традиционные узоры на обоях.

Она молчит, бросив на него гневный взгляд, полный боли и отчаяния, ненависти и осуждения, преданности и страха, что он вновь старался разглядеть в ярко-голубых глазах.

- Ты не можешь уйти…, - она невнятно бормочет, снимая с лица маску и он впервые за долгое время видит эти округлые румяные щёчки, малиновые губы, что та всегда красила блеском, еë лицо было всё так же красиво.

- А разве ты можешь? Уйти, ничего не сказав, примкнуть к Кронике и даже после всего… Разве я дал тебе недостаточно? – он смотрит так обеспокоенно, глазами просит, молит правду сказать и, казалось, не было никогда никакого Гроссмейстера, не было учителей и учеников. Были лишь Куай Лян и Фрост. Были лишь две одинокие души, отвергнутые этим миром. Две души, что друг в друге спокойствие искали, искали любовь, коей не могли получить и любовь, которую хотелось отдать. Искали, да только в упор не видели, не хотели, не могли.

Метель и вовсе утихла, а лёд растаял и было так тихо, будто и нет никого, а они всё стояли, молча смотря друг на друга. С большим трудом сглотнув ком в горле, вновь чувствуя, как солëные капли стекают по щекам, она смиренно поклонилась своему учителю, словно в тот день, когда он первый раз привёл её на площадку, чтобы провести тренировку. Он не смог сдержать удивления, невольно вскинув брови и приоткрыв ссохшиеся губы, но он поклонился в ответ, принимая те извинения, что девушка смогла ему дать, с трудом себя пересилив. Это многого стоило, но было совсем не нужно. Только потом она позволила себе выпрямиться, не в силах больше держать нахлынувших эмоций, чувствуя как слëзы льются с новой силой. Каким бы усталым не был девичий разум, тело могло держать еë столько, сколько потребуется, но это не остановило мужчину от того, чтобы подбежать, схватив девушку на руки, позволив ей уткнуться носом в многочисленные одежды, игнорируя, как металл чужой экипировки царапал кожу на щеке. Он нежно берёт еë руки, что уже успели вцепиться в мантию, в свои, поглаживая грубыми пальцами холодный материал с такой любовью и лаской, с какой растирал израненную спину подростка, обрабатывая мелкие порезы на бледной коже. Носом ткнется в мягкие волосы, вдыхая нежный душистый аромат таких взрослых духов. Это больше не его малышка Фрост, с которой он валялся в снегу, делая снежных магов или лепил снеговиков летом. Не пугливая девочка, что он успокаивал материализуя снежинки, что парили над еë личиком в темноте комнаты. Это больше не его девочка. Ему было горько признать это, но она никогда не была его дочерью, тем не менее он всегда хотел быть для неë отцом.

- Ты когда-нибудь простишь меня? – она спрашивает, а он прижимается щекой к девичьей макушке.

- Когда-нибудь и ты меня простишь…

___

Ха, думали я английский знаю? Нет, конечно)

Nun Rain...again...

It's funny that this shit on the right is the first and only concept of Havik in this AU.

(Explanation: Havik tells the monk about the cult, and Rain only thinks about cigarettes)

I don't really like it, but it'll do.

Настроение дерьмо, состояние тоже, но я написала фф по любимым амбициозным придуркам, который не могу выложить на фикбук, так что пусть лежит тут до лучших времён.

(А ещё я не умею оформлять посты)

Проблемы со сном.

PG-13

Сироиси Хадзимэ (Ичи)/Какихара Масао

Кол-во слов: 2064 (4 страницы)

Метки: Поцелуи, флафф, драббл, делить постель.

TW: упоминание насилия, характерное для канона насилие.

Травмирующие события оставляли на нëм свои отпечатки. Ичи не любил вспоминать о своих снах, но зачастую это всегда было одним и тем же. Его избивают. Над ним издеваются. Его убивают. Последнее, к слову, не было для парня чем-то ужасным. После того, как ему перезали глотку или вспарывали живот, словно свинье, он просыпался, а значит ему становилось легче. Он и вправду чувствовал себя лучше.

У Ичи имелись свои проблемы со сном. Всегда. Он был неспокойным ребёнком, что с рождения плакал, стоило отойти от люльки в первые пол часа, пока малыш не засыпал достаточно крепко. Хадзимэ просился к родителям в постель на протяжении всего детства. Каждую ночь он приходил под бок к матери и с большими круглыми глазами, наполненными слезами, в коих отчëтливо читалось беспокойство, просился пустить его под одеяло и прижать к себе. Она не могла ему отказать. Со временем Ичи становился старше, научился спать один и не боялся выдуманных монстров под кроватью или плохих людей, что могли ворваться в его дом посреди ночи и задушить, пока ребёнок сладко дремлет в своей постели. На смену выдуманным страхам пришли кошмары, которые не давали сомкнуть глаза, заставляли лежать, прижавшись к стене и крепко обхватив себя руками, накрывшись одеялом с головой, смотреть в окно, пытаясь найти спокойствие в, качающихся на ветру, проводах и верëвках для белья.

Ичи не мог забыть Тачибаны, что стала очередным образом, который его больное сознание калечило ещё больше, заставляя парня просыпаться посреди ночи в холодном поту и до ужаса возбуждённым. Порой кошмары перерастали в нечто большее. Эротические сны. Разглядеть эту тонкую грань, к сожалению, Ичи так и не смог, но каждый раз, когда его руки оказывались на чужом избитом лице и сползали к огромным синюшным пятнам на бëдрах, глаза распахивались, а собственное семя пачкало ладонь, стекая на грязные от пота простыни.

После переезда к Какихаре и Карен его жизнь должна была измениться. Бывшая полупустая, грязная и маленькая комната, стены которой давили на него, грозясь сплющить и превратить в отвратное массиво, похожее на то, что остаётся после всех его жертв, была заменена просторной, светлой и без плесени и паутины в углах. В принципе Ичи никогда не было дела до состояния его апартаментов, но новый дом, само собой, ощущался по другому, как и мягкая, большая кровать с чистой, свежей постелью. Яркой и пëстрой. Почему-то парень и не ожидал другого от интерьера собственности новых товарищей. В конце концов, теперь это его комната и он сможет сделать с ней что захочет. Но Ичи ничего не хочет. Ему безразлично, где коротать время от дневной работы до ночной.

Первые ночи он даже не спал. То смотрел телевизор, сидя в гостиной, пока Карен собиралась к очередному клиенту или затачивал лезвия и полировал костюм под рассказы Какихары о его работе телохранителем. Иногда они коротали время за обсуждением пыток или убийств, их способах, приёмах, дальнейшей работе, что обещала быть ещё одним ужасным, угнетающим периодом в его жизни, но Какихара обещал, что с ним Хадзимэ будет лучше, чем до этого. Самодовольный ублюдок, которому Ичи благодарен. Это утомляло, но Ичи боялся сомкнуть глаз на незнакомом месте и новой кровати, в чëм открыто себе признавался. Его спасло только то, что в один из вечеров он заснул на плече Карен, пока та любезно зашивала пиджак Масао под его ворчание на неаккуратность богатеев, что мнят себя великодушными чертями, очищающие Японию от дерьма чужими руками. Тогда ему стало в какой-то степени проще. Он всё же пытался заснуть. Признать, у него получалось и даже успешно. Первый месяц прошёл, как говорят, отлично, но чем дальше – тем хуже. Так было всегда. События тех дней, прошлого, всё накатывало на него холодной пеленой среди ночи, заставляя содрогаться и вскакивать с постели, тяжело дыша и потея. Ну нет. Опять. Парень кусал губы, сжимая кулаки, старался не привлекать внимания, сидел на одном месте, лишь бы не встать и не разбить дорогой на вид телевизор, что был у него в комнате ещё до его приезда. Его комната всё же была слишком пуста. Даже горшки с цветами, о которых так беспокоилась девушка, он успел вынести на балкон от кухни. По сути здесь оставалась только кровать, комод с небольшим количеством его вещей и покоящиеся на нëм порно журналы, коими Масао обеспечивал его время от времени. Они были… чертовски занимательными. Такие мало где достанешь, а всё из-за фотографий, что красуются почти на каждой странице. Голые девушки, покрытые кровью, синяками, со следами изнасилования и побоев. Они были счастливы. Плакали от счастья и Ичи не мог не восхищаться этими изгибами каждой из модели, выступающими от переломов костями, разбитыми лицами и вывихнутыми конечностями.

Ярость накатывала постепенно, а всё потому что в экране он видел себя. Свои слëзы. Свою слабость, что всю жизнь принижали другие, что мучает его не только наяву, но и в собственной голове.

Эта мысль пришла к нему случайно.

Ичи вспоминал, как материнские руки нежно обнимали его, прижимая к своей груди и так трепетно шептали на ухо, что всё будет хорошо. Хадзимэ ей верил. Всегда доверял. Теперь, когда еë нет, парень не знал к кому стоило обратиться, не знал, кто ещё сможет прижать его к груди с такой нежностью и любовью, но глотать слëзы и ком в горле, пока тело трясло от необъяснимого, нахлынувшего ужаса он больше не мог. В этом доме определённо был человек, которому он доверял. Который привёл его сюда и пообещал, что жизнь хоть немного, но приобретёт новые «краски», кои должны как-то оживить парня и залечить его больные раны.

Тихий дверной скрип, видимо, никак не побеспокоил мужчину. Парень сглотнул, понимая, что просить об этом придётся напрямую, а правильных слов он вряд ли сможет подобрать, если они в данной ситуации вообще были. Неуверенно шагнув за порог, Ичи смахивает слëзы, вспоминая замечания мужчины на счёт его поведения. Какихаре не нравилась его смазливость. Он смеялся над ней, а Ичи, не способный остановиться, всегда плакал ещё громче, но уже от отвращения к самому себе. Ладонь робко касается обнажённого плеча. Ничего. Пальцы сжимают кожу, легонько толкая расслабленное тело. Масао мычит, видимо заснул недавно, если этого было достаточно, чтобы его разбудить. Ичи повторяет свою махинацию, толкая его сильнее. Губы Какихары растягиваются в пьяной улыбке, а рука тянется, чтобы потереть глаза, он поворачивает голову, усмехаясь. Смотрит на парня несколько секунд пока, громко выругавшись, резким движением не хватает из-под подушки свои излюбленные острые спицы, тыча ими в чужую грудь.

Хмурит брови, морщит нос:

- Какого хрена? – всё, что мужчина успевает сказать своим хриплым ото сна голосом, пока не слышит характерное шмыганье носом, что уже наталкивало на определённые мысли.

- Я…, - парень запинался, но пытался выровнять голос и говорить как можно чётче. Он боялся. – Могу я спать…с тобой?

- Чего? – мужчина не слушает, переспрашивает, не успевая даже осознать сказанного, а когда осознаёт, то негодование возрастает, а лицо морщится ещё больше. – Что удумал? Иди к себе! Кровати мало что-ли…

Ичи всхлипывает, кусая внутреннюю сторону щеки. Лишь тихое «Пожалуйста» слетает с его губ, прежде чем слëзы начинают стремительно выступать из уголков его глаз и стекать по бледным щекам.

Какихара, всё ещё пребывая в стадии пробуждения, опускает руку, отнимая от чужой груди острую иглу. Отводит взгляд, смотря на тëмное небо в окне и сияющие хаотичные россыпи ярких звёзд. Парень стоит на месте, не уходит. Масао, пытаясь понять, что к чему, бросает на него укоризненный взгляд, но эти опухшие красные глаза, полные слëз, мокрые щëки и искусанные губы заставляют его сердце болезненно сжаться, то ли от неприязни, то ли от жалости. Громко выдохнув, мужчина двигается к стене, похлопывая по месту рядом с собой, без слов даëт разрешение лечь рядом. Ичи, смахивая пальцами слëзы, улыбается, быстро нырнув под одеялом. Он лежит совсем на краю, свернувшись калачиком, зная, что доставляет мужчине явный дискомфорт. Старается не дышать и не всхлипывать, унять слëзы и замолчать, что по началу получается не очень. Какихара, который до этого лежал, чуть ли не уткнувшись носом в стену, разворачивается, видимо, уже устав от этого жалкого зрелища и тянет парня за руку на середину кровати, придвигаясь ближе и обхватывая поперёк груди, что было очень похоже на объятия, кои мужчина отказывался так назвать. Он отказывался даже думать об этом. Думать о слабости перед этим парнем. Ичи, видимо, становится легче. Наконец, облегченно выдыхая, парень прикрывает глаза и проваливается в долгий, крепкий сон.

Если они думали, что этим всё и закончится, то были не правы.

Ночные походы учащались со страшной скоростью. Порой несколько раз за месяц или даже неделю. Зависело от того, насколько страшно было Ичи, насколько работа была ужасной и болезненной. Удивительно, что с каждым разом принимать это становилось легче, а на шорох над ухом Какихара уже не реагировал, как на опасность, лишь отодвигался, давая парню возможность свободно прилечь рядом.

Карен смеялась над ними, но на самом деле это безумно еë умиляло.

Просыпаться становилось труднее, как и вставать с кровати, особенно, когда чужое горячее дыхание ласкало шею, а руки и ноги обхватывали твою грудь и бëдра. Какихара и сам удивлялся подобному. Его никогда не привлекла мысль делить с кем-то постель надолго, но Ичи стал исключением и в какой-то степени это было…даже приятно. Он был приятен. Чем дольше они делили жильё, постель, работу, тем крепче становилась их связь, начиная перерастать в некие отношения, определение которым никто давать и не собирался. Она просто была. Этого было достаточно.

Открыв глаза, мужчина осознаёт, что не может даже пошевельнуться. Его буквально придавило чужим телом. Он смотрит в низ и видит тëмную макушку, что покоится на собственной груди, а отросшие волосы так растрепались, что закрывали глаза мальчишки. Да. Именно так он его и называл. Мальчиком, ребёнком, не потому что считал это чем-то милым или ласковым, а потому что Ичи и вправду вёл себя, как дитя, да и было в этом что-то ироничное, забавное.

Тот, в свою очередь, мирно посапывает, изредка шмыгая носом и Какихара задумывается, нет ли у него каких-либо проблем с дыханием. Вообще, о его проблемах он задумывается чаще, чем о своих, намереваясь даже показать парня врачу, только какому и сам пока не знает, уж больно этот список огромен. Карен говорила, что и ему самому не мешало бы провериться, желательно, по всем пунктам.

Масао запускает пальцы свободной руки ему в волосы, немного взъерошив их. В ответ на это лëгкое касание, Ичи морщится, крепче обнимая чужой бок. Ухмыльнувшись, мужчина спускает руку на худую спину, прощупывая костяшки позвоночника, сквозь тонкую ткань белой футболки, поглаживает, выводя пальцами незамысловатые узоры. Масао смотрит в потолок, проглядывая силуэты от тени люстры, пока тело под боком не начинает шевелиться и вот на него уже смотрят вечно уставшие карие глаза. Смотрят, пронзая душу, с непониманием и еле читаемым, но всё же недовольством.

- Утречка, - протягивает Какихара, усмехаясь своим излюбленным тоном, и отнимает руку от чужой спины, кладя еë себе под голову.

- Ты разбудил меня, - высказывается Ичи и приподнимается на руках. – Зачем?

- Это оказалось проще, чем я думал.

- Но зачем? – казалось, парень действительно этого не понимал, ведь мужчина никогда его не будил, если это не касалось работы. Всегда мирно лежал рядом или спал дольше, чем сам Хадзимэ.

Масао молчит какое-то время, казалось, заново изучая этот растрёпанный мальчишеский образ, что уж очень ему нравился за счёт своей небрежности.

- Мне захотелось тебя поцеловать.

- Чего? – опешив, парень садиться, упираясь коленом мужчине в бок. Такое откровение застало его врасплох, ведь если Какихара действительно хотел от него чего-либо, то никогда того не афишировал. Масао поднимается на локтях, смотря на парня из-под полуприкрытых век, а губы растягиваются в улыбке, делая еë ещё более жуткой.

- Подвинься.

И Ичи придвигается ближе, опуская голову на один уровень с мужчиной. Тот, в свою очередь, касается пальцами чужого подбородка поглаживая линию нижней челюсти, притягивая к себе ближе. Парень подаëтся первый, касаясь сухих тонких губ своими, влажными и горячими, обхватывая нижнюю, чуть прикусывая и оттягивая на себя. Наверное, поцелуи – единственное в чëм Ичи был мягок, когда дело касалось близости. Ему хотелось вкусить и насладиться, растягивая момент, нежно и трепетно. Неверное, поэтому Какихара так редко его целовал. Он был слишком…резок, глубок, словно хотел съесть и высосать душу, как это делали персонажи игр, в которые Ичи зависает сутками напролёт. Ему нравилось хватать и чтобы хватали его. Сжимали. Сминали. Терпения у него не было, а Ичи, наоборот, любил подождать. Сегодня всё было иначе. Какихара ждал, пока Хадзимэ насытится своей нежностью и обхватит чужие щëки ладонями, пальцами проводя по глубоким шрамам, чтобы проникнуть в них по первую фалангу. Ичи седлает его торс, сгибаясь чуть-ли не пополам, чтобы не отрываться от мужских сочных губ. Масао смеётся, отстраняет его и падает головой на подушку.

- Подожди пока солнце встанет, малец.

- Ты разбудил меня среди ночи ради этого? – Ичи недовольно вздыхает, падая рядом на смятые простыни. Он очень недоволен, ведь сон сегодня был так хорош, а Какихара лишь смеëтся, отворачиваясь к стене и накрывая пуховым одеялом своë обнажённое тело, что парень будет рассматривать всю оставшуюся ночь.

Мам, я не душная задротка, я просто Моргану подражаю

Октябрьские тренды, ну я была обязана сделать это ✌

Мне нравится тот факт, что при первом просмотре я не обратила на него ровным счётом никакого внимания, о многом говорит :')

Глупый быстрый вброс, которых будет ещё много, но мне не куда это девать, а пропадать ему жалко.

Хэдканоню, что у Шанг Цунга была прекрасная семья. Они жили в Земном царстве: он, отец и мать, которые любили и были преданы друг другу.

Отец был не самый порядочный, наглый, грубый, но в отношении своей родни - весёлый, любящий, не жалеющий своих сил, лишь бы семья была счастлива. Свою жену он любил, а сына хотел воспитать человеком прилежным, сильным и умным, чтобы не повторял ошибок его.

Мать же была ласковой, очень нежной и умной, упорной, стойкой. За своего ребёнка и мужа она была готова порвать в прямом и переносном смысле.

Жили скромно, в небольшом домике в какой-нибудь китайской деревушке на отшибе, где обитало много змей. Гнездо, в том числе, находилось и под их домом, а самих Цунгов в обществе не очень-то и любили за дурную репутацию должника-отца и матери-беженки. В деревне их называли змеями, чего маленький Шанг никогда не понимал, от того и спрашивал у матери, почему про них так говорят, а та становилась перед сыном на колени, брала его маленькие ручки в свои и любящим бархатным тихим голосом, говорила:

"Это не потому что они нас не любят, а потому что боятся, не знают нас, не доверяют. Змеи нам не враги, сынок, они нас охраняют, наш дом и тебя, люди это знают, боятся ещё больше, от того и говорят такие вещи".

Улыбалась, целовала сына в лоб и продолжала заниматься своими делами, надеялась, что маленькая ложь не сильно навредит мальчишке, который ещё не готов столкнуться со всей жестокостью этого мира. Вот так, казалось, едкое и жестокое оскорбление стало для Шанг Цунга некой гордостью. В последствии он не раз сравнивал себя с этими животными; свой характер, поступки, мелочность и превосходство, зависело от ситуации, в которой тот находился. Змеи его действительно никогда не трогали, несмотря на то, что дед по материнской линии в моëм хэде умер именно от укуса ядовитой змеи.

Отец Шанг Цунга задолжал большим шишкам большие деньги, а за неимением возможности их вернуть был убит, напоследок отправив жену с сыном во Внешний мир, надеясь, что до них добраться не смогут, да вот всё же добрались и мать Шанга была убита (скорее всего именно у него на глазах). Сиротой мальчишка стал в очень раннем возрасте (лет 7-8).

Лю Кана мужчина винит не только за свою судьбу тошную, но и за смерть родителей, по крайней мере, матери, что была ни в чëм не виновна. Его желание - заполучить их души. Хранить частичку в себе, не только в памяти, но и у самого сердца.

Кстати, образ отца в голове у меня полностью скопирован с внешности Таданобу из "Затойчи" (не смотрела, но если гугл мне не врёт, то да), а веснушки мальчишка получил именно от матери, как и еë густые, длинные тëмные волосы, любовь к разного рода украшениям, изящество и грацию.

- 𝙳𝚘 𝚢𝚘𝚞 𝚝𝚑𝚒𝚗𝚔 𝚠𝚎'𝚕𝚕 𝚋𝚎 𝚒𝚗 𝚕𝚘𝚟𝚎 𝚏𝚘𝚛𝚎𝚟𝚎𝚛?

- 𝙳𝚘 𝚢𝚘𝚞 𝚝𝚑𝚒𝚗𝚔 𝚠𝚎'𝚕𝚕 𝚋𝚎 𝚒𝚗 𝚕𝚘𝚟𝚎?

(two another versions)

Я тут жёстко накосячила, не туда всё попрелепила и черновик не сохранился, о как 👍