Горячка
Семья Желтухиных с еще дореволюционного времени находилась среди высших кругов. В нужное время их прадед – Вениамин Савельевич – считался успешным торговцем с большим достатком, что позволило им проскользнуть мимо раскулачивания, отдавая на растерзание исторический семейный двор в окраинах Лаишевского района. Впрочем смутное время не отняло у них теплых чувств к искусству. Все детство они проявлялись в богатой коллекции винила. Каждая пластинка имела свой контекст и случай, настроение и момент.
Вадим был наверное одним из тех избранных, кто не болел от слова совсем. Он посещал врачей только для получения прививок или медицинского осмотра. Отец гордо называл это своей породой. В противовес его крепкому здоровью, Наташа простужалась от легкого ветра. Их квартиру поглощали симфонии Чайковского и солнечный свет со всех окон большой гостиной. Маленькая Наташка лежала на широком диване, укрытая до макушки головы пуховыми одеялами. Мама варила легкий куриный бульон, а отец прогретыми в горячих полотенцах ладонями массировал детские коленки, разминал ее суставы и в целом нежно помогал ей с болезненной лихорадкой. Позднее маменька (*в детстве все ее так звали, позже Вадим переходит на маму) выуживала из одеял лохматую голову и подавала целый больничный прием, состоящий из теплого бульона, редьки в меду, столовой ложки рыбьего жира и лекарств от кашля.
Какими бы светлыми не были детские воспоминания, они из раза в раз омрачались тревожащим Вивальди и нескончаемым женским кашлем. После гастролей Екатерина слегла с пневномией, а позже ей диагностировали чахотку. Отец сразу собрал чемоданы и увез жену в теплую Абхазию, оставив семейное наследство на взрослого сына.
Думать об этом не хотелось, как и о скрипичных партиях Четырех Сезонов.
Сейчас, лежа в горячем коконе, голова была на редкость ясной, не давая впасть в глубокий сон. Но было до ломоты костяшек морозно, тошно и почему-то очень жарко. Сил не было даже на стакан воды, не то что на поиск лекарств или градусника. Именно в этот момент он с завистью вспоминал родительскую ласку. Не хватало малейшего человеческого присутствия. Бес попутал его больничный с ночными сменами Наташи, оставляя его на мучительную смерть под звон колоколов в висках.
Сквозь одеяла и шубы послышалось как отворилась входная дверь, и чьи-то легкие шаги проскользнули мимо него на кухню. Громыхала посуда, кипела вода. И квартиру заполнили чужие звуки – легкие мотивы Анны Герман. Теперь уже признанный незнакомец заставил напрячься, спрятать незаконную слабость и хотя бы лицом встретиться с вредителем.
С большим удивлением он встретился взглядом с Игорем. Этот паскудыш нес ему тарелку с вкусно пахнущим супом. У дивана уже стоял таз с кипятком и тряпки, где-то сбоку – потрепанный красный магнитофон. Хотелось высказать что нибудь на редкость едкое и колкое, плюнуть словами в довольное лицо напротив. Но приходилось сипло склонять голову навстречу прохладному полотенцу. Впрочем на безрыбье и рак рыба, поэтому стоило гордо принять подарок судьбы. С этими мыслями Вадим уже охотнее принимал и градусник, и подушки, и вообще все. В рот закинули какие-то таблетки, заливая сладким сиропом, а в руки всунули стакан с чуть горячим чаем. Мысленно матеря Наташу за ее лишнюю болтливость, Желтый задумчиво отхлебывал напиток с медом. Череп был более чем обезличен и не заметен, сквозь домашние и родные движения, отличаясь маленькими недостатками. Можно было представить на месте смуглого парня серьёзную сестру с ее уверенными такими же тонкими руками. Но почему-то не получалось, и даже больше – не хотелось.
Наверное, почти отцовскими движениями, горячие ладони разминали его лодыжки и стопы, быстро переходя на колени. Потом они отыскали его руки, разжали каждый нерв, смяли весь зуд. Проскользнули к ключицам, массажируя стыки с плечами. А потом исчезли.
Перед носом появился стол с пропущенным обедом. Глаза устало мазали по комнате. Вот Игорь тянется за своим магнитофоном, а вот уже его спина скрывается за порогом гостиной. Уже где-то далеко и неявно послышался тихий щелчок двери. И дом опустел. А суп почему-то перестал выглядеть таким аппетитным.
Уже следующим утром Наташа расскажет, что встретила Череухо у магазина. Услышав о своем слабом и одиноком бывшем, предложил зайти приготовить обед. Сходу вызнал о их традиционных методах лечения и спешно ушел.
В груди болезненно ныло, верно напоминая Вадиму о простуде. Но никак не о родных тонких ладонях.
После ожога, правый глаз стал слишком чувствительным к свету, несмотря на то что Петя им ничего не видит. Вообще думаю у него с братом много всяких интересных национальных штук от бабушки
Я думаю эти очки очень удобны не только зимой 🤔. Самой хочется опробовать их на какой нибудь моторке, когда от ветра слезятся глаза
Prophetic dreams tend to come true, Gi-hong (a joke from the Russian dubbing)
Ahm I also like the original joke about the last name.
Lucifer is the future tempter of the human race.
//but also the study of the Fallen Angel Alexandre Kabanel.
The thought that In Ho is the Lord of Hell on earth has not left me since the strangulation scene.
Снег отчаянно хрустел под ногами. Стремительно вечерело. Безмолвным зверем Вадим бежал в гущу леса, пытаясь добраться до поля.
Уходящее солнце окрашивало дорогу во все оттенки алого. Вадим ненавидел закаты. Сердце в такие мгновения болезненно сжималось в ожидании того, что в обычные дни не имело бы значения. Одна маленькая записка, кривые злые слова и он вновь желает быть быстрее света. Только бы успеть, только бы все было неправдой. Только бы уткнуться в родные плечи, схватить и навечно вплавить в себя.
Там, куда мы идем, нас пока нет - часто шептал ему Игорь, смотря прямо в глаза так любяще, так тепло. Вадим отмахивался от этой романтичной чуши. Были эти смазливые слова для него неправильными. Сейчас же, он бы все отдал, лишь бы успеть ответить, сказать нечто большее, ëмкое.
Через неделю собирали общак. Звонко пели весенние соловьи, тропинки между заборов проседали в скользкие лужи. С проснувшейся Казанки дул промозглый ветер. Вадим зябко кутался в свое пальто. Он белой вороной выделялся среди универсамских пацанов - бледный, сгорбленный. Всей разномастной компанией стояли возле закрытого гроба.
Желтый с натянутым интересом рассматривал соседей. Вот, прямо у ямы толпятся школяры, недалеко от них задумчиво курил Турбо. Еще один универсамский затерялся где-то ранее, по пути до. Что-то нещадно скреблось внутри глотки, когда взгляд цеплялся за Адидаса. Знакомый траур прослеживался в скукоженной у ямы фигуре. Вадим злился, что почти ничего не знал об общем Игоря с ним прошлом.
Проклятая крышка отгораживала его от полного понимая последних дней. Казалось, будто он до сих пор мог проскочить по знакомой до боли дороге. Окунуться в напевы Синатры, схватить чужие ладони и смотреть беспрерывно в родные черные омуты. Бесконечно шептать и шептать ему всякую чушь, окрыленную чувствами. Но сейчас, под его холодными пальцами, под тонким слоем ржавой липы уходила часть его жизни. Половина.
Вадим опустился поближе к стенкам, уткнулся лицом в жесткие доски. Губы тихо шептали последние слова. Там, куда мы идем, тебя больше нет. Видимо, начал слегка моросить дождь. Отпускать не хотелось.
Вадим не чувствовал сотни рук, оттягивающих его от промокшего гроба. Не помнил того, что было дальше. Как словно чужая его дрожащая рука бросала горсть, как ехали потом все в одном в автобусе. Как зашел потом к себе на кухню и сидел, сидел, сидел. Как прошли часы, быть может дни. Как возле него мелькала Наташка.
А потом, незаметно, во дворе зазвучала кукушка.
Im coping
season 3 finale leaks
Welcome back Hannigram
И в тысячах чужих лиц я увидел его взгляд - опустошенный. Обязательно - рыжие всполохи в отражении, зажигающие фитиль нашего будущего.
Как говорили многие верные сердцу глупцы - ценно то, что потеряно безвозвратно.
Мне часто снился этот сон, где я стоял на пустыре в холодную ночь и глядел, как возгарается алый закат. Небо, окутанное темными грозовымт тучами, обещало спасение. Но я вновь и вновь стою неподвижным Атлантом. Вокруг слышно громкое осуждение птиц.
13 ноября, вещее воскресенье. Короткая записка, судная встреча. Горький и вдумчивый чай.
История ошибается, называя тринадцатого первым среди трусов.
Как Симонов, сидящий на красных камнях, я жду его возвращения. Ищу любой след в песках Аральского моря. Вновь и вновь продолжается поиск утренней звезды.
Я навсегда солнце, он - навечно Геспер. Существуя вдвоем - порознь.
В носу стоит единственное напоминание о его существовании - предательский запах разкова, в голове - песнь чеглока.
В юном месяце апреле...
Игорь был знаком с Вадимом еще со школьной скамьи. Они часто пересекались в узких коридорах, не замечая чужое присутствие.
В младших классах мама записала Игоря на уроки пианино в пришкольный музыкальный клуб. Одним из его участников и был нынешний лидер Дом Быта, а тогда - просто ведущий голос хора. Вадим был старше, рос в образованной и полной семье и сверкал на фоне остальных детей своей ленивой самоуверенностью. Статный и уже тогда холено светский, он бесил Игоря до сжатых кулаков и скрипа зубов своими придирками к темпу игры, к чтению нот, к плешивости выцветших рубашек. Несколько выступлений заканчивались дракой за кулисами.
А потом был бунт против всего мира, подростковый пик безумия. Игорь открещивался от всего, что досталось ему от отца. Со скандалом ушел из школьного оркестра, лез во все дворовые разборки, познакомился с другими хулиганистыми мальчишками. После смерти матери оказался втянут в молодую группировку, участвуя в разбоях и поножовщинах. С натяжкой и божьей силой закончил школу, поступил в ПТУ на радиофизика.
И каково было его удивление встретить бывшего недруга в чужом широком кругу на одной из первых мирных дискатек. Вытянувшийся, широкоплечий парень едва ли был похож на того занудного скользкого мальчишку. Игорь узнал его по уверенному взгляду, впившемуся ему прямиком в лицо, бесстыже, навязчиво.
Они сделали вид, что были не знакомы, прошли мимо без оглядки. Сейчас нужно быть наравне с другими, жить по законам улиц и не иметь длинных рук с аккуратными костяшками.